среда, 8 декабря 2010 г.

Королевство Югославия / Андрей Михайлович Буровский

Монарха Югославии католики называли королем, а православные — царем. Декретом от 1929 года королевство делилось на девять бановин, то есть административных провинций, без учета национальности обитателей бановин. Католики-хорваты отличались от православных только верой и обычаями. В «Государстве Хорватия» пытались создать особый «хорватский язык», и без особого результата.

Православные сербы у власти. Это напрягает хорватов. Большинство из них до поры до времени лояльны правительству. Но существует движение усташей, то есть повстанцев. Усташи борются с центральным правительством Югославии. Они хотят создать этнически чистую Хорватию. Основатель движения Анте Павелич опирается на Италию. С территории Италии он руководит своим движением.

Усташи организовали несколько десятков взрывов на железных дорогах. Для этого они прикрепляли мины замедленного действия к поездам, идущим из Австрии в Югославию. После этого усташи стали высылаться из Австрии. Они убивали «врагов хорватского народа», то есть чиновников Югославии и вообще всех, кто им не нравился.

Самым известным из преступлений усташей стало убийство в Марселе 9 октября 1934 года короля Югославии Александра I и французского министра иностранных дел Луи Барту. После этого правительство Югославии объявило чрезвычайное положение. Югославские службы безопасности ловили и убивали оппозиционеров. Международная общественность, разумеется, орала о «преступлениях власти». Художества усташей прощались им точно так же, как преступления народовольцев и марксистов.


Газета Завтра / Владимир Шемшученко «ИМПЕРИЯ НЕ МОЖЕТ УМЕРЕТЬ»

***


     Империя не может умереть!


     Я знаю, что душа не умирает.


     Империя — от края и до края —


     Живёт и усечённая на треть.




     Оплаканы и воля, и покой,


     И счастье непокорного народа…


     Моя печаль совсем иного рода —


     Она созвучна с пушкинской строкой.




     Пусть звякнет цепь! Пусть снова свистнет плеть


     Над теми, кто противится природе!


     Имперский дух неистребим в народе.


     Империя не может умереть!






     ПЕТЕРБУРГ


     На продрогшем перроне и пусто сегодня и гулко.


     Милицейский наряд прошагал безучастный, как снег.


     Точно так же глядел на меня, выходя на прогулку,


     Насосавшийся крови двадцатый сдыхающий век.




     Ах, ты память моя! Я прощаю, а ты не прощаешь,


     Отпусти же меня, помоги мне обиду забыть,


     Ничего не даёшь ты взамен, даже не обещаешь,


     Кроме ветхозаветного — быть!




     Славный выпал денёк, с ветерком, до костей пробирает.


     Гололёдец такой — ну, совсем, как у Данте в аду…


     Я всем мозгом спинным понимаю — меня забывает


     Полусонный вагон, убывающий в Караганду.




     Он забудет меня, одиноко ржавея на свалке,


     Как забыли меня все, кому я тепло раздарил.


     Здесь, в несломленном городе, люди блокадной закалки


     Отогрели меня, когда жить уже не было сил.




     Смейтесь, братья мои! Нам ли нынче стонать и сутулиться!


     Смейтесь, сёстры мои, — вы затмили достойнейших жён!


     Посмотрите в окно… Кто метёт и скребёт наши улицы!? —


     Это дети оравших в безумии: "Русские, вон!"






     ***


     Пения ангелов ты не услышишь


     И громогласно не грянешь — Ура!


     Ты попищишь, как церковные мыши,


     И дезертируешь — во вчера.




     Плач о погибели — просто умора.


     Где тебе смерть принимать на миру.


     Ждёшь своего приговора


     На сатанинском пиру.




     Господи! Предки-то были какие —


     Песни о них распевают ветра…


     Град на Днепре — под десницею Кия!


     Град на Неве — под десницей Петра!






     ***


     Когда во имя своё в надежде на подаянье


     В строку, словно гвоздь, вбиваю для рифмы слово "стихи",


     Я забываю о том, как страшно без покаянья


     В гордыне своей пред Богом ответствовать за грехи.




     К чёрту стихи о стихах! Из либеральных становищ


     Гаденький слышится шёпот: "Христос никого не спас…"


     Ленивого разума сон уже не рождает чудовищ –


     Проще простого нынче чудовищ делать из нас.




     Божьего страха нет. Не тяготясь виною,


     Витийствуют фарисеи и продавцы любви.


     Скукожился шарик земной — яблочко наливное —


     От смрада кадящих Ваалу на жертвенной царской крови.




     Покуда с бесовской властью лобызаются архиереи,


     Всё отдаю, чтоб увидеть имперский полёт орла,


     И королевские лилии, кровью последней Вандеи


     На руинах республики отмытые до бела!






     ***


     На писательском фронте без перемен…


     Плюнуть некуда — гении сплошь да пророки.


     Не скажу, что ведут натуральный обмен, –


     Друг у друга воруют бездарные строки.




     На писательском фронте без перемен…


     Кто-то пьёт, как свинья, в круговой обороне,


     Доживая свой век с вологодской Кармен,


     Кто-то лютых друзей в Комарове хоронит.




     На писательском фронте без перемен…


     Кто-то ходит с пером в штыковую атаку,


     Чтобы сдаться в итоге в почётнейший плен,


     Наигравшись с друзьями в газетную драку.




     На писательском фронте без перемен…


     Пересуды, раздоры, суды и пирушки,


     А в итоге, увы, разложенье и тлен.


     Выпьем с горя! Содвинем заздравные кружки!




     На писательском фронте без перемен…






     ***


     Как много в городе снега!


     Бери и стихи пиши.


     В вагоны метро с разбега


     Прыгай, буянь, греши.




     До хрипоты с судьбою


     Спорь — не теряй лица.


     За женщину — только стоя!


     За Родину — до конца!




     И пусть второму — корона,


     А третьему — соловьи…


     Ты первый! Крылья грифона —


     Твои!




     Взлетай и лети… Так надо!


     Не возвращайся назад —


     Писательские заградотряды


     Поэзию не щадят.


1

(обратно)

Федор Михайлович Достоевский, 915. А. Ф. БЛАГОНРАВОВУ

19 декабря 1880. Петербург

Петербург 19 декабря/80 г.

Милостивый государь Александр Федорович,

Благодарю Вас за письмо Ваше. Вы верно заключаете, что причину зла я вижу в безверии, но что отрицающий народность отрицает и веру. Именно у нас это так, ибо у нас вся народность основана на христианстве. Слова: крестьянин, слова: Русь православная - суть коренные наши основы. У нас русский, отрицающий народность (а таких много), есть непременно атеист или равнодушный. Обратно: всякий неверующий и равнодушный решительно не может понять и никогда не поймет ни русского народа, ни русской народности. Самый важный теперь вопрос: как заставить с этим согласиться нашу интеллигенцию? Попробуйте заговорить: или съедят, или сочтут за изменника. Но кому изменника? Им - то есть чему-то носящемуся в воздухе и которому даже имя придумать трудно, потому что они сами не в состоянии придумать, как назвать себя. Или народу изменника? Нет, уж я лучше буду с народом; ибо от него только можно ждать чего-нибудь, а не от интеллигенции русской, народ отрицающей и которая даже не интеллигентна.

Но возрождается и идет новая интеллигенция, та хочет быть с народом. А первый признак неразрывного общения с народом есть уважение и любовь к тому, что народ всею целостью своей любит и уважает более и выше всего, что есть в мире, - то есть своего бога и свою веру.

Эта новогрядущая интеллигенция русская, кажется, именно теперь начинает подымать голову. Именно, кажется, теперь она потребовалась к общему делу, и она это начинает и сама сознавать.

Здесь за то, что я проповедую бога и народность, из всех сил стараются стереть меня с лица земли. За ту главу "Карамазовых" (о галлюсинации), которою Вы, врач, так довольны, меня пробовали уже было обозвать ретроградом и изувером, дописавшимся "до чертиков". Они наивно воображают, что все так и воскликнут: "Как? Достоевский про черта стал писать? Ах, какой он пошляк, ах, как он неразвит!" Но, кажется, им не удалось! Вас, особенно как врача, благодарю за сообщение Ваше о верности изображенной мною психической болезни этого человека. Мнение эксперта меня поддержит, и согласитесь, что этот человек (Ив. Карамазов) при данных обстоятельствах никакой иной галлюсинации не мог видеть, кроме этой. Я эту главу хочу впоследствии, в будущем "Дневнике", разъяснить сам критически.

За сим примите уверение в моих искреннейших и лучших чувствах. Вам совершенно преданный

Федор Достоевский.